Специально, обещанное для Moonracer, из той же книжки.
ССОРА
читать дальше — Давид, я пригласила на свой день рождения Гришиных родителей, — сказала в тот злополучный день Аревик сыну. Помолчав минутку, она добавила: — Конечно, с ними придёт и Гриша. — Мальчик метнул на мать недовольный взгляд и промолчал. — Я тебя прошу, не ссорься с ним, не забывай, что сегодня он будет твоим гостем. Ты мне обещаешь не ссориться с ним?
— Да, — буркнул Давид.
Что ж, ничего не поделаешь, сегодня придётся терпеть этого лопаза — бахвала и выскочку, — которого мало кто любит в классе. Давид вздохнул, опустил голову и принялся накручивать на указательный палец край голубой футболки… Пусть мама и папа дружат с Гришиными родителями — пусть, он лично ничего против этого не имеет. Но зачем его, Давида, заставляют дружить с этим хвастуном? Он же терпеть его не может!
— Давид, не вытягивай футболку! — заметила мать. Давид оставил в покое одежду. Он закусил нижнюю губу и поднял глаза к потолку, словно это был единственный в комнате объект, заслуживающий его внимания. — Я не понимаю: почему ты не любишь Гришу? — продолжала мать более мягким тоном. — По-моему, он прекрасный мальчик: хорошо воспитан, всегда аккуратно одет и причёсан, и к тому же круглый отличник. Вместо того чтобы подружиться с ним и брать с него пример во всём, ты бегаешь за этими негодными братьями Арменом и Суреном. — Давид перевёл взгляд на окно. — Может, ты всё-таки объяснишь мне, за что ты не любишь Гришика?
Мальчик пожал плечами и ничего не ответил.
«А за что его любить? За что?» — мысленно возразил матери Давид. И снова уставился в окно.
Ему было за что не любить Гришу. Да хотя бы за тот случай, который произошёл в конце учебного года в школе. Из-за Серго Бабаяна.
Давид мог бы рассказать матери про Серго — тихого, забитого мальчика из многодетной семьи, — как тот, однажды придя в класс и увидев, что несколько учеников перед уроком усердно зубрят заданное им на дом стихотворение, вдруг вспомнил, что забыл его выучить. А в тот день учительница по армянскому языку должна была выставить оценки за второе полугодие.
— Вай, мама-джан, я пропал! — проговорил Серго побелевшими губами и потерянно поглядел на Давида, который сидел с ним за одной партой.
Давид знал, что Серго ужасно боится своего отца, который никогда не тратит слов на воспитание своих сыновей. Отец Серго считал, что на всех шестерых у него просто не хватило бы ни времени, ни терпения, ни слов. Каждый вечер он молча брал в руки дневники своих пяти сыновей (шестой ещё ходил в детский сад), молча изучал их и молча принимался пороть провинившегося. И даже протестующие вопли жены не могли помешать ему воспитывать своих отпрысков таким способом.
Давид сочувственно посмотрел на Серго — и вдруг его осенило.
— Ребята, Серго забыл выучить стихотворение! — крикнул он, вскочив на скамейку. — Если он получит двойку, отец отлупит его. Давайте всем классом откажемся отвечать урок!
— Ну и что из этого? — подал голос Гриша.
— Как что? Не поставит же она двойки всему классу.
Класс согласился, потому что нашлось ещё несколько учеников, не выучивших стихотворение.
Учительница пришла в недоумение.
— Как, никто не выучил? — спросила она. — Неужели я забыла задать вам на дом стихотворение?
— Да! Забыли! — раздалось несколько голосов.
— Как же так? — удивилась она, заглянув в журнал. — А у меня тут отмечено, что я вам задала стихотворение на дом. — Она нахмурилась и оглядела класс. — Поднимите руки, кто выучил стихотворение?
Никто не поднял руки, кроме… кроме Гриши. Обрадованная учительница вызвала его к доске. В классе вдруг стало тихо-тихо.
Гриша прочёл стихотворение без единой запинки и сел на место. Учительница похвалила его за честность и прилежание и поставила ему пятёрку. А всем остальным выставила в дневнике двойки не только по армянскому, но и по поведению. «За то, что пытались солгать мне», — сказала она всем. А на следующий день Серго не мог сидеть за партой, так здорово отец ему всыпал.
Вот что мог рассказать Давид своей маме. Но он и не подумал этого сделать. «К чему?» — решил он.
Выслушав эту историю, мама скажет: «Вот видишь, какой Гриша честный мальчик? Он не захотел, как вы, солгать учительнице».
— Самый правдивый мальчик в классе — это Гриша! — часто говорила учительница после этого случая.
И вот сегодня Давид должен будет терпеть его у себя дома на семейном празднике.
— Давид! — прервала мать его размышления.
— Чего? — Давид оторвал взгляд от окна и недовольно взглянул на мать.
— Так за что же ты не любишь Гришика? — повторила мать свой вопрос.
— Ни за что, — буркнул Давид и уставился в пол.
Минуты две мать в раздумье смотрела на курчавую макушку сына, потом вдруг сказала:
— А хочешь, пригласим и твоих друзей, Гукасянов? — Мама Давида очень жалела Анаит и Каро, которым приходилось после смерти их матери жить с мачехой.
Давид весь просиял от радости.
— Хочу, мама-джан, очень хочу! — И он помчался сказать Анаит и её семилетнему братишке, чтобы они тоже пришли на мамин день рождения.
К двум часам дня гости стали собираться. День выдался погожий — солнечный, но не очень жаркий, в ветвях туты весело, будто их тоже пригласили на пиршество, суетились плутоватые воробьи. В распахнутые окна веранды виднелся длинный стол, уставленный всякими закусками, напитками и фруктами. А из-за сарая, где отец Давида развёл огонь для шашлыка, потянуло дымком и запахом жареного мяса.
Гриша и его родители явились позже всех. Давид заметил, что одноклассник, как всегда, одет в чистую рубашку с короткими рукавами и серые, тщательно отутюженные брючки, а тёмные волосы зачёсаны на косой пробор.
— Тётя Аревик! — обратился Гриша к матери Давида так громко, словно та была туга на ухо. — Поздравляем вас с днём рождения, желаем крепкого здоровья и большого счастья! — И протянул ей огромный букет красных и белых роз.
— Спасибо, Гришик-джан, спасибо, — растроганно поблагодарила Аревик мальчика и взяла протянутый букет. — Ах как хорошо они пахнут! — воскликнула она, погрузив лицо в цветы. Потом она обратилась к Гришиной маме, которая, улыбаясь, смотрела на сына: — Аня, как тебе удалось так хорошо воспитать сына?
Гриша потупился, стал носком ботинка катать по земле камешек.
— Да что ты, Аревик-джан! — воскликнула Гришина мама. — Мой Гриша — самый обыкновенный мальчик. — Но она с умилением посмотрела на сына. А Гришин папа с довольной улыбкой потрепал его по волосам.
Несколько гостей подошли и присоединились к разговору. Тут Давид заметил Анаит с братишкой. Они подошли тоже и стали несколько поодаль от всех. И брат и сестра были в той же самой будничной одежде, в которой застал их Давид, когда прибежал утром звать в гости. Мачеха и не подумала их приодеть. Каро робко выглядывал из-за плеча сестрёнки.
— А учится как? Хорошо? — спросил один из подошедших гостей, толстый брюнет с усиками, обращаясь к Гришиным родителям.
Гришина мама только открыла рот, чтобы ответить толстяку, но сын опередил:
— Я — круглый отличник!
Давид хмыкнул и посмотрел на Анаит, но девочка с самым серьёзным видом слушала разговор.
— Вай, ты — круглый отличник? — удивился толстяк. В глазах его появились искорки юмора. Он оглядел всех присутствующих. — Вы только подумайте — он круглый отличник!
— А по дому помогаешь родителям? — спросила Гришу жена толстяка.
— Помогаю.
— Он делает всё в саду и в огороде, — ответила вместо Гриши его мама. Она уже с нескрываемой гордостью смотрела на сына. — И у него ещё хватает времени успешно заниматься в кружке юных мичуринцев.
— Я буду агрономом, когда вырасту, — заявил Гриша.
Все посмотрели на него так, будто перед ними стоял оживший музейный экспонат. Давид видел, что Гриша готов был лопнуть от важности.
— Да у вас просто идеальный мальчик! — воскликнула жена толстяка, обращаясь к Гришиным родителям.
Разговор этот был прерван отцом Давида. Он вдруг появился из-за сарая, держа в обеих руках шампуры, на которые было нанизано множество кусочков жареного мяса вперемежку с красными помидорами и сладким перцем.
— Аревик! — весело позвал он жену. — Зови гостей к столу — шашлык уже готов!
Мама Давида пригласила всех взрослых гостей на веранду, а ребятам сказала:
— А вы, дети, садитесь во-он за тот стол. — И она показала рукой на старый самодельный стол, что стоял во дворе под деревом.
Гриша побежал и уселся за накрытый стол. Анаит взяла братишку за руку и, как большая, повела его к столу, но почему-то вдруг остановилась и посмотрела на Давида взглядом, в глубине которого таилась неуверенность. Каро недоуменно поднял на сестрёнку глаза.
— Ну, почему стали? Да вы идите, садитесь, вот сюда, напротив меня, — позвал брата и сестру Давид.
Чего только не было на столе! У ребят просто глаза разбежались. Тут была и баклажанная икра, которую так вкусно готовит мама Давида, и овечий сыр, и шашлык из баранины, и ярко-красные блестящие помидоры, уложенные на тарелки вокруг горки свежей зелени, и сладкая гата[2]. Не тратя времени на разговоры, ребята налегли на угощение, запивая всё свежевыжатым виноградным соком.
Из открытых окон веранды до ребят доносились весёлые голоса взрослых, звон бокалов, длинные тосты, которые громовым голосом произносил толстяк с чёрными усиками.
— Не торопись, Каро, ешь спокойно, — тоном взрослой сказала брату Анаит. — Никто у тебя не собирается отнимать гату.
— Вку-ушная гата, — с трудом произнёс мальчуган: рот его до отказа был набит лакомством. — Очень вкушная…
— Ну, это что! — заметил Гриша. — Если бы ты попробовал гату, которую печёт моя мама, — вот это гата! Язык проглотишь вместе с ней! — Давид громко фыркнул. — А ты не фыркай, не фыркай. Когда придёшь на мой день рождения, я тебя угощу маминой гатой, и ты убедишься сам. Моя мама каждый год печёт гату на мой день рождения. Анаит, — повернулся Гриша к девочке, — а на твой день рождения тоже пекут гату?
Девочка растерянно посмотрела на него, потом, вдруг перестав жевать, с застывшим выражением лица уставилась себе в тарелку.
Давид неприязненно взглянул на Гришу. На несколько секунд за столом повисло неловкое молчание. Озадаченный, Гриша обвёл всех глазами и вдруг воскликнул, хлопнув себя по лбу:
— Вай! Я забыл — у тебя же нет мамы!
Давид яростно ударил под столом по ноге Гриши.
— Ты чего дерёшься? — возмутился тот, потирая коленку. — А что, разве я неправду сказал? Я же сказал правду! И вообще, я всегда говорю правду, всегда!
— «Правду, правду»! — зло передразнил его Давид. — Эх ты… Да что с тобой говорить!
Давид отвернулся от него. Ух, как бы он врезал сейчас по Гришиному самодовольному, гладкому лицу, если бы… если бы тот не был сегодня его гостем. Ну ничего, он ещё его поколотит, в другой раз.
— Ладно, давайте есть груши, — пересилив себя, сказал Давид и передвинул тарелку с грушами поближе к Анаит и Каро.
Некоторое время все четверо, забыв размолвку, с аппетитом ели большие жёлтые груши.
— А это у тебя настоящие часики? — вдруг спросил Гришу маленький Каро.
— Конечно, настоящие. Вот послушай, как они тикают. — И Гриша приставил левую руку к уху мальчика. — Ну как, тикают? — Маленький Каро энергично закивал. — Мне их подарила мама за то, что я кончил учебный год на все пятёрки. А папа подарил мне маленький транзистор. Они мне ещё обещали купить велосипед. Мой папа сказал, что я уже слишком большой, чтобы ездить на старом, трёхколёсном.
Девочка и её братишка притихли. Мальчуган, разинув рот, смотрел во все глаза на Гришу. Давид надкусил грушу и в упор посмотрел на хвастуна.
— А тебе что подарили? — спросил Гриша.
— Ничего, — буркнул Давид.
— Ах да-а, — медленно протянул Гриша, — у тебя же есть одна тройка.
Давид вспыхнул, но промолчал.
— А я вам не говорил, что через неделю я с папой и мамой еду в Москву? — заявил Гриша. Каро отрицательно покачал головой. — Папа сказал, что, как только мы приедем в Москву, он сразу же поведёт меня на Красную площадь и покажет мне Мавзолей Ленина, а потом — ВДНХ. А знаете, что такое ВДНХ? Это…
— Ты всё врёшь, врёшь! — заорал вдруг Давид. — Ты — противный брехун! Вот ты кто! — Он вскочил из-за стола так стремительно, что чуть не опрокинул свою тарелку на землю.
— Я тебе покажу, как обзываться! — вскочил из-за стола и Гриша.
Сжав кулаки, мальчишки стали друг против друга, словно два задиристых петуха, готовых ринуться в драку. Анаит и её брат испуганно смотрели на них.
— Это ещё что такое? — крикнула мама Давида, появившись в окне веранды. — Сейчас же перестаньте ссориться! И тебе не стыдно, Давид? Неужели ты хочешь испортить мой праздник?
Из-за её плеча показалось встревоженное лицо Гришиной мамы. Но Аревик её успокоила, что-то сказав ей вполголоса.
Мальчишки разжали кулаки и, полоснув друг друга злыми взглядами, нехотя сели за стол.
Около пяти часов вечера гости вышли во двор прогуляться, а мама Давида, бабушка и тётка принялись убирать грязную посуду, чтобы потом накрыть стол к чаю. Самовар уже давно шумел возле сарая. А ребята принялись играть в волейбол в углу двора — там, где деревья росли реже. Но игра у них не ладилась, потому что Анаит и Каро плохо принимали мячи.
— Эх ты, мазила! — крикнул девочке Давид. — Если мяч летит высоко, ты подпрыгивай тоже высоко, чтобы взять его. Поняла?
Анаит кивнула.
— Ну, давай ещё раз. — И, высоко подбросив в воздух мяч, Давид сильным ударом правой послал его Анаит. — Ну, мазила, не зевай!
Девочка не успела опомниться, как мяч попал ей прямо в лицо. Она закрыла лицо руками и заплакала:
— Вай, мама-джан! Мой нос!
Когда Анаит отняла руки от лица и увидела на них кровь, которая у неё пошла носом, она так громко заревела от испуга, что на них оглянулись взрослые. Каро, глядя на сестрёнку, тоже залился слезами.
Давид ужасно растерялся.
— Ну, Анаит, я не хотел тебе сделать больно… Я… я нечаянно… Я правда не хотел. Честное слово…
— Что тут случилось? — прибежала мама Давида с полотенцем в руках. — Подрались? — И вдруг она заметила, что у девочки идёт носом кровь. — Боже мой! Кто это тебя так?..
— Никто, — плача, невнятно пробормотала девочка.
— Как это «никто»?
Подошли несколько гостей и бабушка Давида.
— Вай, ахчи! — запричитала она. — Что это с твоим лицом, Анаит-джан? Бедный ребёнок! Пойдём, пойдём, я тебе умою лицо и руки. — И старушка, взяв плачущую девочку за руку, увела её с собой в дом. Каро поплёлся за ними вслед.
— Она что, упала и разбила себе нос, да? — спросила Гришина мама и вопросительно взглянула на мальчиков.
— Да это Давид ударил её мячом по лицу, — заявил Гриша.
— Давид?! — Аревик удивлённо посмотрела на сына. Тот, побледнев, отступил на шаг. — Как ты мог ударить девочку, сироту?
— Я… я нечаянно попал ей в лицо.
— Врёт он! — энергично вмешался в разговор Гриша. — Я видел, как он её ударил. Наверно, за то, что она плохо играла в волейбол. Он всё время обзывал её мазилой.
— Я? Я ударил Анаит?! — Давид подскочил к нему со сжатыми кулаками. И не успели взрослые и глазом моргнуть, как он, коршуном налетев на Гришу, сбил его с ног и начал тузить.
— Давид! Давид! — крикнула сыну Аревик. — Сейчас же перестань!
— Вай, боже мой! — запричитала Гришина мама, суетливо, словно наседка, бегая вокруг дерущихся мальчишек. — Да помогите же моему мальчику! — Наконец ей удалось схватить Гришу за руку и оттащить от Давида. Она обняла его за плечи и стала успокаивать его так, будто сыну было не девять лет, а всего пять. Она достала из кармана платок, утёрла ему слёзы, поцеловала.
— Тебе не больно, Гриша-джан? Этот паршивец не ушиб тебя?
А Гриша ревел в три ручья.
— И тебе не стыдно, Давид? — начала выговаривать сыну Аревик.
Давид будто не слышал слов матери. Тяжело дыша, он угрюмо исподлобья смотрел на Гришу и его мать.
— Ты почему затеял с ним драку? — Отец Давида, который всего лишь несколько минут назад вышел из дому, больно схватил сына за ухо. — Он же твой гость. — И при этих словах отец прокрутил Давиду ухо на девяносто градусов. — Как ты посмел побить своего гостя?
— А зачем он врёт? — Давид с трудом удерживался от слёз. — Я ведь нечаянно попал в Анаит мячом, а он говорит, что я ударил её нарочно.
— Наш Гриша никогда не врёт! — с возмущением крикнула Гришина мама Давиду. Она всё ещё обнимала сына за плечи. — Он самый правдивый мальчик в классе. А то, что ваш Давид большой выдумщик и задира, — тут она повернулась к родителям Давида, которые с виноватым видом стояли перед ней, — так об этом знают все!
— Ладно, Аня, успокойся, — попробовала было успокоить Гришину маму Аревик, — В конце концов, дети есть дети…
— Что?! Дети есть дети? А я тебе вот что скажу: если у тебя такой задиристый сын, то нечего и звать к себе в гости порядочных людей, — в запальчивости заявила Гришина мама хозяйке дома. Затем она резко повернулась к мужу: — Пошли домой. Больше ноги моей тут не будет! — бросила она напоследок хозяевам и, схватив сына за руку, направилась к калитке.
Они ушли. Оставшиеся гости с осуждением посмотрели на Давида. Мальчик не знал, куда деваться. Он совсем не ожидал такого оборота событий. «Ну, почему, почему они ему, этому Грише, верят, а мне — нет?» — с горечью думал он.
— Эх ты, испортил мамин день рождения, — наконец проговорил толстяк с чёрными усиками.
— Я тебя о чём просила сегодня утром, Давид? — чуть не плача, повернулась к сыну Аревик. — Я же тебя просила, просила не затевать ссору с Гришей!
Давиду стало жаль маму, жаль испорченного дня рождения и больше всего — себя. Но как, как им объяснишь, что он не виноват?..
— Нечего сказать, — сердито выговаривал отец Давида, — порадовал мать в день её рождения. Молодец! — Помолчав, он добавил: — Ну вот что, если ты не умеешь жить в мире с людьми, тогда отправляйся в сарай и сиди там в одиночестве, пока я тебя не позову. А вечером я с тобой поговорю как следует.
Обида встала комом в горле у Давида. Но он даже не попытался оправдаться.
Он боялся ещё больше испортить всем настроение, боялся, что в порыве возмущения может наговорить маме дерзостей, но больше всего на свете боялся при гостях расплакаться.
Он просто повернулся и пошёл прочь от всех…